Тут как-то так получилось, что отрывок из Духовного дневника оказался в одном контексте с обсужением текущего конфликта между Россией и Украиной. Чтобы из записанного Сведенборгом не проистекли какие-нибудь произвольные выводы, надо, пожалуй, задекларировать, что у автора ничего не сказано об украинцах в отдельности, не идет также речь о каком-либо сравнении украинцев и россиян.
В остальном же, этот отрывок очень кстати здесь пришелся.
Цитата
Русские иногда были со мною, ... они были в послушании, и были скромны, таким образом, гораздо лучше, чем остальные. Причина этому та, что они могут быть удерживаемы в хороших побуждениях, благодаря тому, что пребывают в послушании и подчинении, и не стремятся к высям (т.е. не желают господствовать над другими - прим. переводчика), и, таким образом, могут быть извлекаемы из соби воли [своей].
Здесь для нас оставлено ценное свидетельство. Смирение, довольство судьбой даже при малом достатке, желание скорее быть ведомыми, чем повелевать, доброта - вот чем оказалась сильна русская нация.
Я думаю, что процесс формирования этих качеств шел при участии сильнейшего социального гнета. Это была как бы сильная щелочь, помогающая очистить те добрые задатки, которые были в народе. В Киевской Руси за убийство смерда в лучшем случае вносили плату. Позже, если верить Ключевскому, крестьяне, случалось, продавали в вечное рабство не только себя, но и будущих детей. При Петре народ так мёр, что население страны сократилось до рекордно низкой отметки. Меры воздействия одинаковы всегда - наказание на теле. О демократии, (которую теперь модно поругивать), ясно, речь не шла. То есть, мы едва ли можем даже представить себе такой образ жизни. И при этом каким-то образом возник этот хорошо известный тип русского мужика, смиренного пахаря, с его "Бог терпел и нам велел", "барину Бог судья", а если, как у Тургенева, на чужую сиротку соли не хватит, то "мы щи и без соли съедим".
Было бы отступлением от реальности полагать, что эти черты могли распространяться на весь народ. Из этой же национальной среды выходили и разбойники, и правители, которые этот же народ и гнобили. В 19 веке о примерах жестокосердия в среде народа писали люди, которых трудно заподозрить в недоброжелательстве. Но в указанном отрывке Дневника, вообще-то, отмечено, что от злых там время от времени избавляются. Так что, если у кого-то очень русское имя, например, Малюта Скуратов, это ещё не гарантирует присоединения к тем добрым духам.
Из всего сказанного можно сделать такой вывод.
Когда кто-то смотрит на русского свысока, (как, например, немцы одно время смотрели), то это, возможно, враг. Если же кто-то говорит русскому, что он, де, хорош одной своей русскостью, а другой не столь хорош, - то это враг вдвойне. Ибо что может быть разрушительней для тех добрых качеств, о которых шла речь, как начать пробуждать самость, которая первым же делом эти качества и уничтожит? Ведь смирение заканчивается, когда человек говорит: "Я смирен", доброта - уже не доброта, когда человек говорит: "Я добр", и т.д. Так что приходится, читая, соблюдать известную осторожность, чтоб не возгордиться.
Возникает также вопрос: насколько закономерно переносить сказанное в Духовном Дневнике на нынешнее поколение России?
Я думаю, то доброе, что было в народе, не переносится совсем уж автоматически на все последующие поколения. От выбора самих наших современников зависит: приложится ли к тем добрым качествам ещё, или наоборот, отнимется. Тут надо остеречься и не впасть в самодовольство, потому что оно-то уж точно не подходит к тому облику русских в духовном мире, который нам показан в Дневнике.
Насколько, вообще, далеко простирается подобие между нами и теми простыми, непритязательными людишками? Насколько возможно сохранить преемственность? Нам выпало жить в эпоху достаточно широких свобод и сравнительной обеспеченности. А это способствует укоренению многих черт, идущих от соби.
Современному человеку совсем не понравились бы жестокие утеснения, которые волей-неволей обуздывали собь тех людей: бесконечный тяжелый труд, бесправие, издевательства и побои. Я не призываю, конечно, на наши головы возвращение жестокой деспотии. Однако, раз мы призваны, то выходит, мы должны САМИ бороться со своей собью не менее драконовскими методами. Иначе мы утеряем то доброе, что было уже накоплено в народе. Это же состояние самоуничижения мы (внутренне) не должны покидать и тогда, когда обсуждаем характер и поступки других народов.
Я бы еще добавил, что было б, наверное, некорректно использовать оставленное нам свидетельство о русском НАРОДЕ как аргумент о правомочности (или неправомочности) действий России как ГОСУДАРСТВА. В чем-то они взаимосвязаны, а в чем-то и нет. (Например, здесь же, в Дневнике, народ и царь Петр описаны по-отдельности).
П.С.
Существует некоторый соблазн мыслить свою сопричастность славным событиям прошлого.
Существует гордость достижениями отцов и дедов. Если она имеет достойный (и подлинный, а не историко-мифологический), повод, то, думаю, она вполне допустима в определенных пределах. Но не следует ведь приписывать заслуги прошлых поколений себе любимому. Не правда ли, забавно, когда офисный служащий важно приосанивается, проходя мимо памятника Минину и Пожарскому?
«Да наши предки…» — «Знаю,
И всё читал: но ведать я желаю,
Вы сколько пользы принесли?» —
«Да наши предки Рим спасли!» —
«Всё так, да вы что сделали такое?» —
«Мы? Ничего!» — «Так что́ ж и доброго в вас есть?
Оставьте предков вы в покое:
Им по-делом была и честь;
А вы, друзья, лишь годны на жаркое».
(Крылов. Гуси)Русские любят порассуждать о Дмитрии Донском, украинцы - о славных запорожских козаках, а американцы, наверное, о завоевании демократических свобод. Но все эти подвиги совершали предки. И, хотя в определенной степени дух передается от отцов к детям, совсем уж автоматической передачи нет. Об этом, прежде всего, нас упреждает Писание: если сын стал творить беззаконие, он умрет за грех свой, а отец в том не виноват. Поэтому человеку приходится с неизбежностью спрашивать себя: а я лично, своими действиями и помыслами, похож ли на тех славных представителей народа? А если нет, то с какой стати я приписываю себе родство с ними? Его еще нужно заслужить.
Вообще, национальности рождаются и вырабатываются в тот период, когда люди еще особо не рефлектируют на эту тему. Когда выходит детинушка во чисто поле, и при виде красоты божьей затягивает песню - не из хрестоматии "Русские песни", а просто из полноты сердца, - вот тогда он русский. При этом он уходит в какие-то свои дали и выси, где нет ничего от его "Я", а тем более от представлений о собственной национальности. И наоборот, когда человек начинает зацикливаться, что вот, я русский, и в чем эта русскость, а вот в чем нерусскость и т.д. - то это просыпается в нем если не безродный космополит (ибо зло также делится на роды), то во всяком случае обитатель областей, далеких от Неба.
Так называемое движение наций к "самоосознанию", относится уже к 18-19 векам, и во многом совпадает со временем, когда народы как раз начинают утрачивать национальное своеобразие. Наступает эпоха повышенного внимания к национальному, консервация его признаков, эпоха народных песенников и этнографических музеев.
Иногда, глядя на портреты прошлых веков, задаешься вопросом: чем эти люди жили, что чувствовали? Мы замечаем, что наши бабушки и дедушки немного отличаются от нас. А здесь разница куда больше. Мы автоматически считаем их своими соплеменниками, но сочли бы они нас таковыми? И не окажется ли больше сходства между современными русскими и американцами, чем между нами и нашими предками, жившими лет 400-500 назад?
Много ли сходства между крестьянами 17 века (простое, нерефлектирующее сознание) и нами, представителями "городской" культуры?
Есть много других моментов, ставящих под сомнение полноту преемственности поколений. Народ, как и человек, может болеть, может измениться, породить новые ветви. "Нациогенерирующий фактор" это вероисповедание, и в этом один народ также может разделиться. Теперь вот у большинства народов церковь пала - насколько можно говорить о сохранении их национального? А в тех, кто войдет в Новую Церковь - в них не начнет ли образовываться новая нация?